Н. Швед: "Почему их так много?..."

Накануне юбилея П. И. Гайденко Никита Александрович Швед рассказывает об одной волнующей его проблеме и последствиях своей встречи с Павлом Ивановичем.

***

Продолжительное время, сталкиваясь с множеством имен святых благоверных князей, я задавался вопросом — почему их так много? Разве не странно, что в среде политических и военных деятелей больше святых — в процентах от общего числа, — чем в среде епископов или монахов? Однако эта тема не всегда так уж сильно волновала меня, поэтому искать какое-то серьезное решение вопроса я не спешил.

Как-то, пролистывая новый номер «Палеоросии», я наткнулся на статью П. И. Гайденко под названием «Когда князь становился святым?». В статье Павел Иванович пытается проследить истоки феномена святых князей — рассматривает исторические предпосылки данного явления, анализирует отношение к этому жителей Руси. Не спеша доверять рассуждениям незнакомого мне человека, я решил узнать что-либо об авторе, что могло бы сделать его мнение более авторитетным в моих глазах. Не слишком научный подход, но уж как есть. Оказалось все даже лучше, чем можно было представить — на той же неделе в Академии проходила конференция, посвященная памяти Александра Невского, в которой участвовал автор той самой статьи. У меня появилась возможность познакомиться с Павлом Ивановичем Гайденко лично и самому составить впечатление о нем, чем я и воспользовался. Надо ли говорить, что впечатление сложилось самое благоприятное — Павел Иванович уделил мне перед началом конференции почти сорок минут своего времени, а в его следующие приезды в Академию нам удалось пообщаться еще несколько раз. На основании прочитанной статьи и нашего личного общения у меня сформировалось видение того, как обстоит дело со святыми князьями, которым я и хотел бы поделиться.

Замечу, что данный очерк не является пересказом статьи из «Палеоросии» или изложением позиции ее автора, а лишь моими собственными размышлениями «по мотивам».

Вот на что мне хотелось бы обратить внимание. Основное — это понимание святости. С первого взгляда все просто. Святой — это тот, кто своей жизнью особо угодил Богу, строго соблюдал уставы монашеской жизни или пострадал ради права принадлежать Христовой Церкви. Но это представление бытовало не везде и не во всех культурах. Смертник в исламе, например, считается героем, но ему не оказываются никакие знаки литургического почитания, как в христианстве, и отношение к нему больше походит на наше отношение к героям войны.

Варьировалось восприятие святости и в различные эпохи христианского сознания. Так, апостол Павел называл святыми всех христиан. Если продолжить эту логическую линию, то едва ли можно выделить каких-либо особых людей, которые были бы более «пригодны» для совместного предстояния перед Богом. Но уже в ближайшие годы после Павла, когда понемногу начало спадать эсхатологическое напряжение среди христиан, появилось другое понимание святости. В период гонений в качестве святых стали почитать мучеников, не побоявшихся засвидетельствовать свою веру перед язычниками; и чуть менее отважных, но не менее стойких аскетов, сохранивших веру в пустынном уединении. Постепенно харизматические акты прославления подвижников веры во святых становились все более юридически точными, проходя процедуру одобрения личности святого церковной властью, но, как представляется, никогда не исчезал момент какого-то чувства, которое лучше любых формул дает людям понять, действительно ли этот человек является святым.

Отсюда хотелось бы выделить второй вопрос в рассуждении — неуловимость святости. Как я сказал выше, попытка дать точное определение — кто такой святой, скорее всего, закончится неудачей. Всегда будут несогласные с любым определением. Одни скажут, что подлинно свят тот, кто постоянно молится и ест одну просфору в день. Другие, что святой — это богослов, чисто исповедующий Святую Троицу, согласно всем Соборам и святым отцам. Третьи окажутся радикалами и скажут, что человек тем более свят, чем сильнее он ненавидит грешников, и т. д.

Так мы приходим к чисто практической проблеме — кого же тогда канонизировать? Пойдя вразрез основным критериям, дерзну заявить, что это, в каком-то смысле, не так важно. Канонизируя человека, мы не решаем его посмертную участь — ибо это компетенция Бога, — мы только решаем, с кем мы будем предстоять перед Ним, и кому будем подражать в вопросах духовной жизни. Поэтому мы прославляем тех, кто безусловно свят именно для нас и именно сейчас. Если представлениям современников о святости соответствует Матрона Московская, то ее и прославляют. По представлениям наших предков, безусловно свят был Владимир Великий, поэтому его и стали считать святым, как только он умер (если не до того). Они считали, что князь в принципе был ближе к Богу, чем кто-либо еще, да и знаки внешнего почитания этому располагали, — князей хоронили в храмах с большими почестями, как византийских императоров на Востоке и храмовых ктиторов на Западе.

Наблюдая непрекращающийся до сих пор процесс изменения представлений о сути святости, можно заключить, что эти представления всего лишь соответствует максиме современных нравственных воззрений. Таким образом, вопрос о святости князей, разумеется, не решается, однако приобретает логическое основание. То есть люди канонизируют святого не «целиком», а какой-либо нарратив, воплощенный в его жизни.

В завершение хотелось бы выразить признательность Павлу Ивановичу Гайденко, чья личная открытость и преданность науке позволили мне выработать отношение к когда-то волновавшему меня и на время забытому вопросу.