АНДРЕЙ МИТРОФАНОВ: «”АЛЕКСИАДА” — ЭТО ШЕДЕВР!»

3 мая 2021 года выходит в свет новая книга доктора исторических наук Андрея Юрьевича Митрофанова «Время Анны Комниной».
В преддверии выхода книги Издательство Санкт-Петербургской духовной академии традиционно публикует беседу директора Издательства Д. В. Волужкова с А. Ю. Митрофановым.
Все предыдущие беседы Андрея Юрьевича и Дмитрия Владимировича проходили, как правило, в офисе Издательства, в неформальной обстановке.
На этот раз общаться коллегам-единомышленникам пришлось дистанционно, ибо автор книги находится заграницей. Именно с этого обстоятельства и начался разговор.

***

- Андрей Юрьевич, доколе мы с Вами будем общаться и выпускать книги по переписке? Когда увидимся?

- Дмитрий Владимирович, надеюсь, что уже скоро. Как только приеду в Петербург, обязательно увидимся и обсудим новые творческие планы!

А. Ю. Митрофанов. Фото 19 апреля 2021 года

- Да, давненько мы с Вами не встречались в нашем традиционном формате за чашкой кофе или, как более точно говорят в таких случаях, рюмкой чая. Поводы для обсуждения накопились. Прежде всего — Ваша новая книга. Подскажите мне сразу, чтобы я знал, что ответить на задаваемые вопросы — Вы пишете серию книг про Комнинов?

- Действительно, было бы замечательно снова встретиться и со стаканом скотча или бокалом старого доброго анжуйского обсудить новые творческие вехи. Вы совершенно правы. Так уж получилось, что в былые годы, в период моего студенчества и позже, когда я преподавал в Санкт-Петербургском государственном университете, предметом моего изучения была эпоха императора Юстиниана Великого (527–565), тексты Прокопия Кесарийского, а также связанная с эпохой Юстиниана церковно-правовая проблематика. Однако уже несколько лет назад я, если можно так выразиться, эмигрировал в Комниновскую Византию. В самом деле, XII век стал очень интересным и захватывающим этапом византийской истории, когда Византийская Империя во многом благодаря императору Алексею Комнину (1081–1118) и его матери Анне Далассине (1025/30–1102) смогла выйти из глубокого кризиса, охватившего империю в предшествующее столетие, и возродилась как великая держава на Ближнем Востоке и в Восточной Европе. В это же время в Византии произошел удивительный культурный расцвет, яркую роль в котором сыграла Анна Комнина (1083–1153/54) — талантливая дочь императора Алексея.

- Резонный вопрос — почему Анна Комнина? У Вас ведь сравнительно недавно вышла книга о ее отце, императоре Алексее I?

- Еще когда я писал книгу об императоре Алексее I, меня в несравненно большей степени интересовала его дочь. Дело в том, что у Анны Комниной традиционно было много поклонников. Многие известные византинисты от Карла Крумбахера до Якова Николаевича Любарского справедливо считали «Алексиаду» Анны Комниной шедевром византийской литературы, который превзошел жанр панегирика и стал не только литературным памятником своей эпохи, но и всей византийской цивилизации…

- Вы согласны с тем, что «Алексиада» — шедевр?

- Несомненно. Сочинение Анны представляет собой героическую трагедию. Главный герой этой трагедии — император Алексей I, спасающий христианскую империю ромеев от гибели. Однако, с точки зрения Анны Комниной, ее отец в момент своей кончины был лишен возможности передать империю в достойные руки… Литературный образ императора Алексея, созданный Анной, чем-то удивительным образом напоминает пушкинский образ императора Петра Великого.

- То есть, речь все-таки идет о сравнении литературных героев?

- Разумеется, мы сравниваем литературных героев, а не исторические условия, которые в Византии XII века и в России XVIII века абсолютно различны. Император Алексей I, описанный своей дочерью Анной, в первую очередь — доблестный рыцарь, победитель норманнов, печенегов и турок-сельджуков. Пушкинский Петр также представлен в первую очередь как выдающийся полководец, который долго учился у шведов и превзошел своих учителей на поле брани. Вспомним пушкинскую «Полтаву», да и, пожалуй, «Медного Всадника»:

- Пехотных ратей и коней однообразную красивость …

Эта «красивость», которую созерцал Пушкин на потешных Марсовых полях, – детище Петра, которое на два столетия пережило своего создателя. Петербург появляется на берегу пустынных волн державной волей Петра в первую очередь как военно-морской форпост:

- отсель грозить мы будем шведу...

Таким же грозным военным форпостом против варваров — норманнов, печенегов и турок — становится в захватывающем изложении Анны Комниной и древний Константинополь.

- Говоря об императоре Алексее, Вы употребляете термин «рыцарь»…

- Западно-европейский термин «рыцарь» я употребляю вполне сознательно, ибо, начиная с царствования Алексея Комнина, англосаксы, норманны, франки в массовом порядке нанимались на византийскую службу, а культура византийской военной аристократии, пожалуй, впервые со времен Юстиниана I испытала при Алексее Комнине столь сильное романо-германское влияние. Не будем забывать, что время Алексея Комнина — это время Первого крестового похода. Принцесса Анна уделяет значительное внимание детальным описаниям приключений своего отца во время военных кампаний. Она с довольно странным для женщины упоением описывает его вооружение, его храбрость, его мастерское умение управлять конем, его стратегические идеи. При этом Анна опирается непосредственно на рассказы своего отца и его военачальников, например, Георгия Палеолога и Татикия.

- Что еще общего и различного можно увидеть у двух литературных героев?

- В повествовании Анны Комниной император Алексей, умирая, оставляет империю своему сыну Иоанну — младшему брату Анны, который, с точки зрения принцессы, не способен править. Точно также и пушкинский Петр не имеет достойного наследника. Существует точка зрения, что, находясь на смертном одре, реальный исторический Петр с трудом успел выразить пожелание «оставить все» дочери Анне — матери будущего императора Петра III. Однако император Алексей Комнин предпочел Анне ее брата Иоанна, и, тем самым, возможно, подписал смертный приговор своей империи.

- Почему же?

- Именно непоследовательная внешняя политика Иоанна, воевавшего то с венецианцами, то с венграми, то с киликийскими армянами, то с сирийскими Зенгидами, и помешала Византии очистить Анатолию от турок-сельджуков и восстановить старую границу 1071 года. Анна Комнина, возвеличивая своего отца, тем самым клеймит своего младшего брата. Это, можно сказать, главный мотив «Алексиады». И здесь следует признать, что Анна Комнина намного превосходит традиционный канон византийской историографии и предвосхищает появление новоевропейской литературы. Поэтому она занимает особое место не только в византийской истории в узком смысле этого слова, но также и в мировой литературе.

- Анна Комнина — не только часть мировой литературы, но и один из ее персонажей…

- Да, причем как только не пытались ее изображать! У Эдварда Гиббона принцесса Анна — отвергнутая возлюбленная Боэмунда Тарентского, которая страдает от неразделенного чувства. У Вальтера Скотта Анна — самовлюбленная красотка, которая терзает своего отца упражнениями в риторике, читая ему свое скучное произведение. У Николая Гумилева она становится femme fatale, играющей жизнью преданного ей рыцаря.

- И насколько же эти литературные интерпретации принцессы Анны адекватны исторической реальности?

- Увы, но упомянутые литературные интерпретации не имеют с реальной Анной Комниной ничего общего. В то же время они важны для нас с той точки зрения, что принцесса Анна оставалась для поколений писателей и поэтов Нового Времени живой личностью, которую они пытались каждый по-своему представить. Значит, было в этой византийской принцессе нечто такое, благодаря чему память о ней пережила Византийскую Империю.

- Какой же Анна была в действительности?

- Ответить на этот вопрос непросто. Однако факты заключаются в том, что Анна Комнина, если и видела Боэмунда Тарентского, то лишь в обстановке торжественной аудиенции, которой снисходительно удостоил крестоносных вождей император Алексей в начале 1097 года. Анне было тогда 13 лет. Даже если она и смогла разглядеть Боэмунда в толпе рыцарей, то ее восприятие этого человека едва ли могло распространяться за пределы подростковой увлеченности. Однако ненависть Эдварда Гиббона к Византии застилала глаза этому bon sauvage, этому просвещенному варвару, побуждая его сочинять небылицы. Далее. «Алексиада» была написана Анной в конце 1140-х годов, когда принцессе было далеко за шестьдесят, поэтому читать это произведение своему отцу императору Алексею и его придворным Анна ну никак не могла. Тем не менее, Вальтер Скотт в своем романе «Граф Роберт Парижский» наделил в сущности еще ребенка литературным даром взрослого человека. Наконец, Анна, в известном стихотворении Николая Гумилева играющая жизнями своих поклонников, в действительности напоминает знаменитую императрицу Феофано — жену Романа II и Никифора Фоки, столь ярко описанную в книгах Густава Шлюмбергера. Но это — уже совсем другая история…

- Чем же Анна Комнина — реальная или идеализированная — так привлекла Вас, что Вы посвятили этой принцессе, которая никогда не стала императрицей, целую книгу?

- Продолжая мысль, высказанную некогда Яковом Николаевичем Любарским, я хотел бы подчеркнуть, что Анна Комнина — человек очень трагической судьбы. Счастливое детство и безмятежная юность Анны сменились жизненным крахом и заточением в монастырь. Заточение это было, конечно же, почетным. Однако Анна была обречена отказаться от активной политической жизни и многие годы находиться под наблюдением клевретов своего брата Иоанна II, а затем племянника Мануила I. Как верно высказался Эмилио Диас Роландо — переводчик «Алексиады» на испанский язык, — после смерти отца Анна страдала от мучительного чувства фрустрации.

- С чем именно было связано такое чувство?

- Анна не смогла осуществить то, что когда-то сделала ее тезка, дочь императора Льва III Исавра (717–741) — свергнуть брата и утвердиться, пусть и ненадолго, на престоле. Это же чувство трансформировалось в ненависть к брату, императору Иоанну II. И оно же побуждало Анну продолжать дело своего мужа Никифора Вриенния и писать историю правления отца. Да, Никифор Вриенний в 1118 году не проявил волевых качеств императора Артавазда (742–743), которому выдающийся немецкий византинист Пауль Шпек посвятил замечательную книгу. Однако Никифор был весьма неплохим историком, а его супруга Анна даже превзошла его на этом поприще. Пергамен стал для Анны Комниной тем полем битвы, на котором она смогла взять реванш у своего брата.
Помните, у Иосифа Бродского в «Рождественском романсе»?

- … как будто жизнь начнется снова,
как будто будет свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнется вправо,
качнувшись влево…

Вот также и Анна Комнина, создавая «Алексиаду», мечтала о том, чтобы ее жизнь, сломанная в 1118 году после смерти отца и неудачного переворота, запечатлелась в вечности.

- И она добилась своей цели!

- Да, именно! Этим Анна Комнина меня и привлекает.

- Вернемся к литературе. Какое, с Вашей точки зрения, место занимает Анна Комнина в истории византийской, да и мировой литературы?

- Думаю, Анна Комнина в определенном смысле вполне сопоставима с такими древнегреческими авторами как Гомер, которому она стремилась подражать, или Полибий. Нюанс заключается в том, что Анна Комнина воспитывалась в атмосфере, которую создавала в первую очередь ее бабушка Анна Далассина, и, в меньшей степени, — ее первая свекровь императрица Мария Аланская. Атмосфера эта была просто пропитана воспеванием боевых подвигов военной аристократии, классическими представителями которой были отец Анны император Алексей (1081–1118), и дядя Алексея император Исаак I Комнин (1057–1059). Кстати, Исаак I впервые в византийской истории приказал чеканить на монетах свое изображение не в императорской хламиде, а в доспехах и с обнаженным мечем в руке. Вообще Византия в конце X и на протяжении XI веков представляла собой, по неплохому определению американского византиниста Энтони Калделлиса, «монархическую республику». Эта «монархическая республика» — как и Римская Республика в I веке до Р. Х. — превратилась в поле битвы между аристократическими группировками. И эта перманентная борьба между партиями парадоксальным образом способствовала известной либерализации общественных отношений. Когда есть много так называемых «динатов», претендующих на императорскую порфиру, различные общественные группы объединяются вокруг них и создают определенный политический плюрализм. Если мы обратимся к таким византийским историкам конца X и XI веков, как, например, Лев Диакон или Михаил Атталиат, то мы увидим бесконечное воспевание рыцарских доблестей тех или иных византийских императоров, а также описания военных мятежей ярких и независимых представителей знати — Варды Склира, Варды Фоки, Георгия Маниака, упомянутого уже Исаака I Комнина… А царствование императора Алексея Комнина положило конец этой бурной, «плюралистичной» эпохе.

- Каким образом?

- Тем, что в Византии была установлена деспотия, а сам Алексей постепенно заменил старую элиту своими выдвиженцами, в первую очередь — представителями своего многочисленного семейства, превращаясь тем самым в своего рода «византийского Бонапарта». Следствием этого и стала та атмосфера деспотизма, которая утвердилась в Византии в XII веке и которая в итоге породила такого монстра, каким стал блистательный авантюрист император Андроник I Комнин (1182–1185)…

- Вернемся к Анне…

- Трагедия принцессы Анны заключается именно в том, что она жила ностальгией по героической эпохе своего отца, однако при этом не желала признать, что ее заточение в монастырь, как и уход в прошлое этой эпохи, связаны с практическими результатами политики, которую проводил именно Алексей. Одно только ослепление Никифора Диогена — сына императора Романа IV (1067–1071) — великолепно характеризует стиль отношений, сложившийся при дворе Алексея I Комнина. Между тем, сама Анна констатировала тревожные симптомы нарождавшегося деспотизма. Прежде всего, это ослабление и деградация Церкви. Ни патриарх Евстратий Гарида, ни его преемники не идут ни в какое сравнение с Михаилом Керуларием, который, кстати, был свергнут с патриаршего престола по прямому приказу Исаака I Комнина. Далее, это возрождение византийского самозванчества, о котором я много писал в своей новой книге.

- Кстати, о самозванчестве. В своей новой книге Вы связываете феномен византийского самозванчества с российской историей. Насколько Анна как писатель актуальна в контексте трагических событий русской истории?

- Действительно, в Византии в правление Алексея I появилось три, а может быть, даже четыре самозванца. Анна Комнина описывает двух из них: Лже-Михаила и Лже-Константина Диогена. Одного из самозванцев времен Алексея Комнина — Лже-Льва Диогена или же Девгеневича, как этот человек назван в русских летописях — открыто поддерживал Киевский великий князь Владимир Мономах. Он даже выдал замуж за этого самозванца свою дочь Марицу, а потом покровительствовал их сыну лжецаревичу Василько Леоновичу. Как же тут не вспомнить о судьбе Лже-Дмитриев, Марины Мнишек и Ивана Воренка? Такое впечатление, что византийское самозванчество проросло в Россию спустя много веков. А если мы обратимся к истории русской смуты XX века, аналогии напрашиваются сами собой — большевики захватили власть в России от имени так называемого пролетариата, который еще только формировался как класс, проводя при этом политику истребления русской династии и национальной элиты. Это ли не реинкарнация старинной византийской традиции самозванчества?..

- Каким Вы видите место творчества Анны Комниной в современном мире? Известно, что сочинения римских историков — Тита Ливия, Тацита, Светония, превратились в литературные бестселлеры еще в эпоху Возрождения. С византийскими же писателями этого не произошло…

- Мне кажется, что византийская культура и литература — в отличие, например, от культуры и литературы Древнего Рима — всегда была слишком элитарной. Византийские писатели обращались в своем творчестве к достаточно узкой аудитории, которая даже в эпоху Комнинов вряд ли превышала несколько сотен образованных интеллектуалов, при этом живших преимущественно в столице. Более того, в эпоху Комнинов византийские историки — и Анна Комнина здесь не является исключением — писали на аттическом диалекте древнегреческого языка, который был просто непонятен, или, в лучшем случае, полу-понятен широким массам подданных византийских государей. Кстати вспоминается, что когда крестоносцы захватили в 1204 году Константинополь, франкские рыцари издевались над пленными ромеями — брали в руки калам, пергамен и кривлялись, изображая из себя «грамотеев». Также, наверное, «братишки» — революционные матросы разбивали на дрова старый рахманиновский рояль, со смехом сброшенный ими с верхних этажей усадьбы Сергея Васильевича… Поэтому тексты византийских интеллектуалов, в частности, историков довольно трудны для восприятия и чрезвычайно сложны с точки зрения их популяризации на театральной сцене или киноэкране.

- А попытки были?

- Да, например, Николай Гумилев написал в свое время трагедию в пяти действиях под названием «Отравленная туника», попытавшись представить на сцене Византию времен Юстиниана и Феодоры («Отравленная туника» Трагедия в пяти действиях Николая Гумилёва. Действующие лица: Имр, арабский поэт; Юстиниан, император Византии; Феодора, императрица; Зоя, дочь Юстиниана; Царь Трапезондский; Евнух, доверенное лицо Императора. Время действия — начало VI столетия по Р. Х. Место действия — зала Константинопольского дворца. Действие происходит в течение 24 часов. — Д. В.). Однако в этом произведении — которое так и осталось частью наследия выдающегося поэта, хотя и не пользовалось особым успехом у режиссеров — не было практически ничего от реальной юстиниановской Византии, описанной Прокопием Кесарийским. Гумилев писал, в частности:

- Вся грязь дворцов, твоих пороки предков,
Предательство и низость Византии
В твоем незнающем и детском теле
Живут теперь, как смерть живет порою
В цветке, на чумном кладбище возросшем.
Ты думаешь, ты женщина, а ты
Отравленная брачная туника…

Вот, собственно говоря, и все, что узнает зритель из пьесы Николая Гумилева о Византийской Империи. Этот же мотив порочного сладострастия «византийщины» присутствует и в более раннем стихотворении Гумилева, посвященном Анне Комниной, которое было написано в 1908 году и цитаты из которого приведены в моей книге.

- … И снова царица замрёт, как блудница,
Дразнящее тело своё обнажив.
Лишь будет печальней, дрожа в своей спальне:
В душе её мёртвый останется жив…

- Может быть, Гумилев писал о Византии, но «как-бы не о Византии»?

- Думаю, что Николай Гумилев пытался изобразить какие-то близкие ему аллюзии из русской истории, облачив их в византийские ризы. Здесь можно вспомнить и отравленную царицу Елену Глинскую — мать Ивана Грозного, и несчастную Евдокию Лопухину — первую жену Петра Великого, возлюбленный который по приказу царя был посажен на кол под окнами бывшей государыни… Сыграла, вероятно, свою роль и личная драма поэта, который несомненно ассоциировал Анну Комнину с Анной Ахматовой.

- Отравленная туника — интересный образ…

- Отравленная туника — знаменитый мотив древнегреческой мифологии. Именно при помощи отравленной туники, подброшенной кентавром Нессом, как мы помним, был убит Геракл. Вообще, отравление при помощи одежды было распространенной формой политической борьбы в некоторых древних деспотиях… Что же касается трагедии Николая Гумилева «Отравленная туника», то не будем забывать, что она была написана в 1918 году, в тот год, когда красная армия расстреливала химическими снарядами восставший Ярославль. Поэтому эта пьеса была обращена автором прежде всего к современному зрителю. Искать в ней следы исторической Византии едва ли стоит.

- Возможно ли перенесение текстов Анны Комниной на сцену?

- Для этого потребуется очень серьезная актерская и режиссерская работа, ибо драматургия «Алексиады» не уступает драматургии Эсхила и Еврипида. Как изобразить верную дочь, этакую византийскую Офелию XII века, которая живет памятью об отце, но при этом ненавидит брата, которому отец передал трон, и мечтает расправиться с ним? Как изобразить принцессу, которая заточена в монастырь при живом, но нелюбимом муже, и которая называет себя Ниобой, потерявшей свою семью — семью любимого жениха, «белокурого Менелая», умершего во цвете лет? Очень жаль, что до сих пор не нашлось ни драматурга, ни режиссера, которые бы попытались изобразить эту трагедию женщины, потерявшей все, но продолжающей как живая мумия по-царски жить в монастыре.

- Напоминает царевну Софью Алексеевну…

- В том-то и дело… Трагедия царевны Софьи Алексеевны — не менее глубокая, чем трагедия Анны Комниной. Но, в отличие от Анны, у Софьи была четкая программа политических преобразований, которые потом во многом реализовал ее брат Петр Алексеевич.

Фильм «Юность Петра». 1980 год. Режиссёр Сергей Герасимов.
В роли царевны Софьи - Наталья Бондарчук.

Анна же Комнина интуитивно отвергала идею своего отца императора Алексея о превращении Византии в наследственную монархию западно-европейского типа. Принцесса Анна была инстинктивно верна старинной неписанной византийской «конституции», которая восходила к нормам римского права и предполагала, в сущности, делегирование императорской власти цезарю римским «народом», т. е. солдатами, и сенатом. Анна Комнина мечтала изгнать турок-сельджуков из Анатолии и восстановить старую границу Византии, существовавшую до 1071 года. Однако серьезной программы реформ у Анны, видимо, все-таки не было. А вот царевна Софья подобной программой как раз обладала. Она продолжила внедрявшуюся ее отцом царем Алексеем Михайловичем практику приглашения на военную службу иностранных дворян, что вело к усилению армии. Софья Алексеевна понимала, что жизненная задача Русского государства заключается в выходе к Черному морю и победе над Османской империей. Следствием этого стали военные походы, предпринятые князем Василием Васильевичем Голицыным против Крымского хана — вассала Османской Порты. Век спустя эта политика была с успехом продолжена императрицей Екатериной Великой, приведя к рождению знаменитого «греческого проекта» — проекта освобождения Константинополя и восстановления Византии. (Этот проект, кстати, мог быть реализован в период Первой мировой войны, чего не случилось из-за октябрьского переворота и фактической капитуляции большевиков перед Центральными державами.) Императрица Екатерина Великая очень высоко оценивала Софью Алексеевну и как женщину на престоле, и как политика. Отметим, что Екатерина во время коронации причащалась в алтаре иерейским чином — то есть она всерьез, с немецкой последовательностью осознавала себя в качестве исторического преемника византийских императоров, хотя вся византийская история, конечно, представлялась ей скорее увлекательным экзотическим театром…

- Андрей Юрьевич, завершая нашу первую беседу, в порядке оригинальности спрошу о Ваших творческих планах.

- Мне бы хотелось написать еще одну книгу об Анне Комниной, которая представляла бы собой произведение более художественного характера. Но это пока — только замысел.

Продолжение следует...