А. Ю. Митрофанов: «Мои тексты – это попытка приоткрыть завесу, отделяющую нас от прекрасной, великой и трагической эпохи Средневековья»

А. Ю. МИТРОФАНОВ: «МОИ ТЕКСТЫ – ЭТО ПОПЫТКА ПРИОТКРЫТЬ ЗАВЕСУ, ОТДЕЛЯЮЩУЮ НАС ОТ ПРЕКРАСНОЙ, ВЕЛИКОЙ И ТРАГИЧЕСКОЙ ЭПОХИ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ»

Разговор накануне выхода книги

Как уже сообщалось ранее, Издательством подготовлена к печати новая монография «Церковные Соборы в позднеантичной Италии (с хрестоматией)». Публикуем продолжение беседы директора Издательства Д. В. Волужкова с автором – доктором исторических наук, профессором СПбДА А. Ю. Митрофановым.

Д. Волужков: Андрей Юрьевич, давно собирался у Вас спросить – почему Вы, будучи профессором, совершенно профессором не выглядите?

А. Митрофанов: А как должен выглядеть профессор?

Д.В.: Ну, в нашей академической культуре, или, если хотите, представлении, профессор должен быть в строгом костюме, обязательно с галстуком. Желателен еще портфель.

А.М.: Наверно, это происходит от того, что я никогда не хотел стать профессором.

Д.В.: А кем Вы хотели стать?

А.М.: В детские школьные годы я мечтал стать военным, мечтал стать офицером, грезил об истории русской императорской армии и читал о ней книги. Помню, на меня произвели сильнейшее впечатление «Очерки Русской смуты» генерала Деникина, первые три тома которых я прочитал в 11 лет, «Путь русского офицера», «Старая армия», «Дроздовцы в огне» генерала Туркула, «Походы и кони» поручика Мамонтова … Памятники Белой военной мемуаристики начали печатать в нашей стране уже в самом начале 1990-х годов, в тот замечательный и творческий период свободы, на который пришлись мои школьные годы. Запечатлелись в моем сознании также вышедшие тогда книги, посвященные русской императорской армии времен Александра I и его младшего брата: «Судьба дворцового гренадера» Владислава Глинки, «Семеновская история» Владимира Лапина, «Мемуары Ермолова»… Но по мере того как я взрослел, все разительнее ощущался мной культурный контраст, фундаментальное различие между Белой армией, о которой я читал в книгах, слышал от бабушки, и рассказами из жизни современной советской и постсоветской армии рубежа 1980-1990 годов, которые доносились до меня от самых разных людей вокруг. Было и еще одно обстоятельство. Дело в том, что мой дед – капитан I ранга, ветеран Гражданской и Второй мировой войны, был кавалером двух Орденов Красной Звезды и Ордена Красного Знамени. Сам факт того, что мой дед воевал в Красной армии, воевал против кумиров моей юности, вызывал у меня инстинктивное отторжение от советской военной истории и от всей этой среды. Это ощущение усиливалось на фоне рассказов бабушки о Белой армии. Дядя моей бабушки был офицером корниловской ударной дивизии. Он умер в старческом доме в Монморанси. Прабабушка была невестой капитана Ивана Георгиевича Муромцева – командира бронепоезда «Орел» ВСЮР, убитого в бою с красными в сентябре 1919 года. Поэтому по окончании средней школы я решил стать историком несмотря на то, что облик классического профессора всегда вызывал у меня легкую иронию.

Д.В.: Подождите – Вы только что сказали, что и не собирались становиться профессором. При чем здесь ирония?

А.М.: Дело в том, что вся эта академическая или университетская иерархия, все эти докторские и магистерские ученые степени, все эти звания профессоров и доцентов корнями своими уходят в монашескую, то есть чисто церковную, организацию образования, которая сформировалась в Западной Европе в эпоху Крестовых походов. Средневековые школы и университеты развивались как часть системы церковного образования. Одна из первых серьезных философских школ – школа Ланфранка, аббата бенедиктинского монастыря Бек, появилась еще в XI веке в Нормандии. Интерес к естественным наукам и архитектуре активно поощрялся братьями духовно-рыцарского ордена тамплиеров. В XIII веке богословское университетское образование было сосредоточено в руках братьев ордена проповедников-доминиканцев. В силу данного обстоятельства настоящая интеллектуальная жизнь, подлинное учительство и наставничество может существовать только тогда, когда преподаватель, даже будучи мирянином, пытается следовать определенным принципам монашеской аскезы.

Д.В.: Очень интересный вывод!

А.М.: Да, причем магистр-доминиканец или проповедник-цистерцианец в Средние века внешне, своей одеждой, ничем не отличался от своих братьев по ордену. Но он был для них живым примером, который заключался лишь в его личной харизме. Точно так же профессор-мирянин, тем более профессор церковного учебного заведения, с моей точки зрения, не должен подчеркивать свое статусное отличие от своих студентов какой-то специальной одеждой, например, костюмом с галстуком, чем привыкли выделять себя светские профессора. Профессор, который специально подчеркивает свой особый статус, одеваясь в костюм «а-ля член Политбюро», но не имея при этом личной харизмы, не может вызывать никаких иных чувств кроме иронии.

Д.В.: То есть Ваш стиль можно назвать ироничным?..

А.М.: Отчасти да. Но не только. Что касается иронии, то она, кстати, присутствует на Западе: в Европе и особенно в Америке. В англосаксонском мире, например, профессор зачастую приходит на лекции и семинары в рабочей одежде: в джинсах и свитере, в том виде, в котором он работает в архиве, за письменным столом или даже в археологической экспедиции. Поэтому, если угодно, мой внешний облик – это в известном смысле еще и «фронда» по отношении к официозу и формализму, которые, к сожалению, царствуют во многих наших образовательных учреждениях.

Д.В.: Одеваясь столь по-европейски, Вы не боитесь возможного панибратства со стороны студентов?

А.М.: Проблема заключается в том, что панибратство – это порок, который возникает тогда, когда отсутствует необходимая психологическая дистанция между учителем и учеником, между преподавателем и студентом. Нужно уметь соблюдать эту психологическую дистанцию, и тогда свободный дресс-код будет лишь способствовать педагогическим целям. Важно не изображать из себя учителя, а быть им.  

Д.В.: Еще один вопрос, который я давно хотел задать. Вы следите за критикой Ваших работ?

А.М.: Да, разумеется, я слежу за отзывами на мои работы. Особенно, когда эти рецензии носят научный критический характер, столь необходимый для дальнейшего развития моих исследований. В частности, моя книга об Ансельме Луккском, написанная мной на французском языке и изданная в Бельгии, в издательстве «Brepols», стала предметом трех рецензий. Первая была написана профессором Катлин Кашинг – британской исследовательницей, профессором Килского Университета, которая занимается Ансельмом, григорианской реформой и борьбой за инвеституру. Вторая рецензия была написана французской ученой Мари-Селин Исаиа, доцентом Университета Жана Мулена Лион 3. Наконец, третья рецензия была написана немецким профессором Кристофом Ролькером из Университета Отто-Фридриха в Бамберге. Если первая рецензия написана в достаточно критическом английском духе, то две другие очень доброжелательные и позитивные. Но к сожалению, не всегда отклики на мои работы носят научный характер…     

Д.В.: Я недавно видел в «ЖЖ» запись одного ученого – не помню кого, – где Ваша монография об Ансельме Луккском удостоилась лестных эпитетов типа «мусорная» и т.д. Вы встречали такие отзывы?

А.М.: Вот о подобных «отзывах» я как раз и собирался рассказать. Здесь уместно вспомнить, что несколько лет назад, в ноябре 2011 года, имела место достаточно неприличная кампания по дискредитации моей докторской диссертации, вероятно, развернутая одним коллегой по историческому факультету Санкт-Петербургского Государственного Университета прямо накануне защиты. Этот коллега бегал по историческому факультету, буквально тряс за грудки членов диссертационного совета и агитировал их накидать мне черные шары. Усердие его и энергия было столь неистовыми, что некоторые московские титулованные особы от науки не выдержали и, побоявшись приехать на мою защиту, строчили потом на меня доносы в ВАК.

Д.В.: Эффект был?

А.М.: Да, и немалый. Диссертацию вернули в Университет. Диссертационный совет собрался снова и по итогам моего выступления вновь подтвердил свое решение. Так получилась как бы вторая докторская защита! Потом меня вызвали на заседание президиума ВАК, где я последовательно ответил на все вопросы, и только тогда мою диссертацию утвердили. Причем один из членов президиума ВАК прямо спросил меня: не видите ли Вы личных мотивов в нападках Ваших «оппонентов»?

Д.В.: Как Вы думаете, почему все же ВАК утвердил?

А.М.: Полагаю, что мне удалось тогда прорваться из этого порочного круга доносов и переосвидетельствований лишь потому, что тема моей диссертации была связана с далекими академическими сюжетами кодификации канонического права в раннее Средневековье. Если бы проблематика моей диссертации была как-то связана с новейшей историей или политикой, еще неизвестно, как повела бы себя ВАК. В университетской среде Петербурга хорошо известен скандальный случай, когда совсем недавно в результате доносов некоторых «коллег» – которые, кстати, писали эти доносы не только в ВАК, но и в генеральную прокуратуру – уже присужденной ученой степени доктора исторических наук был лишен талантливый историк и крупный специалист по истории Второй Мировой войны Кирилл Александров. Его диссертация показалась кому-то слишком неудобной, вероятно, по политическим причинам. Кстати, недавно один из коллег, приложивший руку к кампании против моей диссертации, а также против диссертации Кирилла Александрова, «прославился» в Интернете своей просто хамской статьей, порочащей творчество замечательного русского писателя Александра Исаевича Солженицына. Я никогда не выступаю в интернет-дискуссиях, стараюсь не легитимизировать маргиналов полемикой с ними, но на сей раз я был вынужден поставить автора на место, употребив заслуживающие его памфлета эпитеты и оценочные суждения. Разумеется, наша «красно-коричневая» общественность сразу же зашлась в истерике…

Д.В.: Полагаю, когда вот эта наша беседа попадется на глаза некоторым людям, эмоций тоже будет достаточно. Всем достанется.

А.М.: Просто уверен в этом. Я вот думаю – о чем же говорит подобный характер «научных дискуссий» в нашей стране? Очевидно, он говорит о том, что в нашем обществе еще не сформировалась по-настоящему сильная интеллектуальная традиция. Очень часто в нашем обществе произносят энкомии в адрес советской науки. Однако в советское время успехом пользовались точные и естественно-научные направления, востребованные военно-промышленным комплексом, атомной промышленностью или космической сферой. Гуманитарные науки в советское время были на запятках. Они играли роль идеологической обслуги правящего класса партийной номенклатуры. Увы, подобное положение вещей способствовало серьезной дискредитации гуманитарных наук в нашем обществе, восприятию истории, литературоведения, философии как элемента политической пропаганды и конъюнктуры. Поэтому приходится лишь сожалеть, что научная дискуссия в нашем обществе так и не развилась до уровня настоящего, серьезного интеллектуального диспута, нося порой характер закулисных интриг либо надписей на заборе. Скандальные «отзывы» на мои книги пишутся, как правило, для сведения личных счетов и для саморекламы людьми, которые уже не способны написать ничего серьезного, ничего спорного, ничего задевающего за живое и стимулирующего научные поиски.

Д.В.: И как Вы к подобным отзывам относитесь?

А.М.: К подобным отзывам я отношусь двояко. С одной стороны, их авторы заслуживают безусловного сожаления. Эти люди, как правило, аутсайдеры в науке. Если бы они были учеными, у них не было бы времени на бесполезное сидение в Интернете и на ту агитацию, которая является продуктом подобного сидения. С другой стороны, отчасти я даже благодарен им, ибо, как никак, эти люди создают моим текстам рекламу в ситуации, когда в нашей стране отсутствует традиция и свобода вдумчивой научной дискуссии, широкий общественный интерес к истории, особенно к проблемам истории и культуры Средних веков.

Д.В.: Это подмена научной дискуссии пиаром…

А.М.: Вот именно. Я, кстати, не первый, кто попадал в подобные ситуации. Возможно, Вы слышали о том, что совсем недавно академический мир Петербурга сотрясал громкий скандал, связанный с критикой работ другого историка – Олега Соколова, крупнейшего в нашей стране специалиста по эпохе Наполеона и по наполеоновской армии. Автором этой критики был известный публицист Е.П. Я не буду вдаваться в подробности, связанные с этим скандалом, сотрясавшим стены моей Alma Mater – исторического факультета Санкт-Петербургского Государственного Университета. Е.П., безусловно, – талантливый человек, и его общественная позиция по многим вопросам заслуживает уважения, но характер его критики трудов Олега Соколова для меня категорически неприемлем. Этот пример весьма красноречив. Примечательно, что многим представителям так называемой «православно-советской» общественности, нападавшим на мои работы и на меня лично, не дают покоя лавры Е.П.   

Д.В.: Андрей Юрьевич, а что Вы сами думаете о своих работах?

А.М.: Для меня мои работы, мои тексты – это поиск, это попытка приоткрыть завесу, отделяющую нас от прекрасной, великой и трагической эпохи Средневековья. Труд историка нередко напоминает работу следователя-криминалиста. Ведь Средние века – это эпоха, когда христианство с формальной точки зрения было господствующей верой, торжествующей религией. Однако реальность вступала в противоречие с Евангелием Иисуса Христа на каждом шагу.

Д.В.: Кстати, а у нас кто-то вообще занимается подобными исследованиями?

А.М.: Да, к счастью, я не одинок в подобных попытках познания средневековой цивилизации. Например, в Москве работает мой хороший друг – замечательный историк-медиевист и актер Сергей Брюн. Недавно он издал прекрасное двухтомное исследование, посвященное государствам крестоносцев на Востоке и отношениям между франками, ромеями и мусульманами в этих государствах. Средневековье еще ждет своих новых открывателей в современную нам эпоху, которую в силу некоторых причин справедливо будет окрестить «новым Средневековьем».

Д.В.: Поясните по поводу «нового Средневековья»?

А.М.: «Новое Средневековье» – понятие весьма широкое. Смотрите: еще всего лишь век тому назад любой среднестатистический обыватель во Франции, в Германии, в России на вопрос о том, что такое джихад, начал бы мучительно вспоминать гимназическую программу, пересказывать сюжеты из истории Крестовых походов, прочитанные в юные годы у Вальтера Скотта или Жозефа Мишо, и мучительно сокрушаться о том, что средневековое «варварство», наверное, было не таким уж страшным на фоне только что отгремевшей мировой бойни, которую инициировали цивилизованные народы Европы. Сегодня – джихад стал военно-политической реальностью не только в ходе конфликтов на Ближнем Востоке, но также благодаря волне арабского терроризма, которая бьет по мирным городам Европы и даже Америки. Нередко средства массовой информации позволяют нам наблюдать реалии средневековой жизни в режиме реального времени. Писатель и журналист Андрей Константинов в одной из передач справедливо обратил внимание на то, что современные боевики применяют типично средневековые методы массового террора, который направлен на всех иноверцев по факту религиозно-культурной принадлежности: на курдов-язидов, на армянских и сирийских христиан, а иногда даже и на умеренных мусульман. Все мы наблюдали то, как озверевшие фанатики громили произведения античного искусства в музеях Сирии, а до этого – взорвали в Афганистане статую Будды, созданную в эпоху Кушанской империи. Разумеется, было бы глупо и несправедливо причислять к фанатикам всех носителей исламской культуры. Но политический ислам, не существовавший еще полвека назад, становится сегодня серьезным фактором мировой политики, возрождая средневековые формы общественной жизни. Таким образом, «Новое Средневековье» связано с невероятным варварством и дегуманизацией общественной жизни, культурного пространства в цивилизованных странах. Сторонники мультикультурализма делают ставку на массы. Если в 20-30-е годы XX века большевики боролись за диктатуру пролетариата, и таким образом, осуществляли внутреннюю варваризацию Старого Света, то сегодня левые политические лидеры борются в Европе за равноправие нехристианских культур, в первую очередь, исламской культуры. Это равноправие понимается чрезвычайно широко, и в ситуации ослабления христианства и демографического упадка в странах Старого Света, это так называемое «равноправие» рискует обернуться исламизацией Старого Континента. Подобные угрозы Европа уже переживала в VIII веке, в эпоху арабских завоеваний, в XI веке, в период экспансии сельджуков, и, наконец, в XV-XVI веках, в период османских завоеваний.     

Д.В.: Андрей Юрьевич, а давайте представим, что Вы – не Андрей Юрьевич Митрофанов, а некий доктор исторических наук N., которому в руки попала монография Андрея Юрьевича Митрофанова об Ансельме Луккском. Об авторе Вы что-то слышали, но не более. Других его трудов не читали. И вдруг захотели написать отзыв об этой книге. Прошу Вас!

А.М.: Если бы мне в руки попала эта книга, я обратил бы внимание на справочный аппарат и на наиболее подробно написанные главы. Безусловно, эта книга не может претендовать на роль научного открытия, но она написана достаточно легким языком, вводит в научный оборот довольно редкие документы и может быть полезна с точки зрения предварительного собирания материалов для следующего шага.

Д.В.: Да, неважный из Вас критик трудов Андрея Юрьевича Митрофанова!

А.М.: Еще бы! Критиковать свои тексты всегда очень сложно. Всегда остается чувство неудовлетворения.

Д.В.: От качества критики или качества текста?

А.М.: От текста, разумеется! Многие новые идеи появляются тогда, когда книга уже написана. Парадокс в том, что книга видится автору устаревшей уже в момент ее появления в печати. Например, когда монография об Ансельме Луккском уже вышла, я понял, что необходимо серьезно дополнить ее новым разделом, в котором подробно рассказывались бы обстоятельства, связанные с экспансией сельджуков. В конечном итоге, именно эта экспансия, именно завоевание сельджуками Хорасана, Ирана, Армении, Анатолии, Сирии, Междуречья, смертельный кризис Византийской империи, спровоцированный этими завоеваниями, подтолкнули папу Урбана II – друга и сподвижника Ансельма и Григория VII – провозгласить на Соборе в Клермоне Первый Крестовый поход. Прекрасные памятники восточной историографии, например, книга таджикского историка Байхаки, позволяют осветить историю сельджукских завоеваний достаточно подробно. Историю сельджуков еще предстоит написать. Я собрал много материала по истории и культуре этого народа, но этот материал нуждается в серьезной обработке и осмыслении.

Д.В.: Пожалуйста, вкратце чуть подробнее!..

А.М.: Пожалуйста. По сути, сельджуки осуществили в рамках своих завоеваний в XI веке ту задачу, которую пытались решить во II веке до Р. Х. их древние предшественники – парфяне. Кроме того, для меня очевидно следующее обстоятельство. Тот факт, что в XI веке экспансия сельджуков в итоге наткнулась на ответную экспансию крестоносцев, был связан не только с всеобщим религиозным воодушевлением западных христиан, не только с победой Римской Церкви в борьбе за инвеституру, но также в не меньшей степени с новой волной ответной германской, а точнее, скандинавской экспансии. Ведь XI век – это век завершения эпохи норманнов. Начиная с IX века, норманны утверждали свою власть далеко за пределами Скандинавии по всей Европе от Нейстрии и Англии до южного Приладожья и Великого Новгорода. В X веке норманнский конунг Хельгу завоевал Киев, а норманнская княгиня Хельга, более известная как равноапостольная Ольга, покорила славянское племя древлян. В XI веке Вильгельм бастард, граф Нормандии, одержал победу в битве при Гастингсе и завоевал Англию, а Роберт Гвискар и Рожер из рода Отвилей покорили византийские владения в южной Италии и арабскую Сицилию. Век спустя норманнский брак императора Генриха VI и Констанции Сицилийской породил интересный норманно-немецкий симбиоз, отразившийся как в культуре Германии, так и в культуре южной Италии. Таким образом, книга об Ансельме Луккском, в которой норманны упоминаются неоднократно, нуждается в более подробных главах, посвященных истории норманнской культуры. Культура норманнов представляется мне, как и культура Германии XI века, важнейшим элементом, позволяющим понять истоки т.н. «Возрождения XII столетия».   

Д.В.: Традиционно – Ваши творческие планы?

А.М.: Я размышляю над серьезной монографией, посвященной папам Григорию VII и Урбану II – двум сподвижникам Ансельма Луккского, которые воплотили в реальную церковную жизнь, в политическую практику его основополагающие идеи. Григорий VII добился свободы Церкви в споре за инвеституру, то есть в споре о праве Церкви свободно избирать иерархов. Второй инициировал Крестовый поход. В такой монографии без сомнения найдется место главам, которые будут посвящены истории и культуре как норманнов, так и сельджуков. Уверен, что подобная монография должна быть написана вначале либо по-английски, либо по-немецки для того, чтобы получить отзывы на нее представителей европейской и американской академической науки. А затем можно сесть уже и за русский вариант.

Д.В.: То есть Вы хотите сказать, что наше Издательство ожидает новый этап развития – мы начнем издавать монографии сначала на иностранных языках, а затем их же – на русском?

А.М.: Вы сказали!..