140 лет Александру Блоку (Н. Швед)

Дмитрий Волужков

"Вы знаете, что 28 ноября Блоку исполнится 140 лет?" - спросил у меня недавно Никита Швед. "Конечно же, нет"- ответил я. "28 ноября Блоку исполнится 140 лет" - сказал Никита. "А как Вы относитесь к Блоку?" - спросил он. "Блок - один из моих любимых поэтов" - ответил я. "А что Вы думаете о поэме "Двенадцать"?" - спросил Никита. "Я давно ее не перечитывал" - ответил я. "Как Вы думаете, это Христос идет впереди Двенадцати?" - спросил Никита. "Я попробую ответить на этот вопрос завтра, перечитав поэму" - ответил я. Потом мы с Никитой обсуждали "Двенадцать", говорили о "Песнях и плясках смерти" Мусоргского, слушали органный вариант "Пляски смерти" Сен-Санса. В итоге родилось небольшое эссе, которым Издательство встречает 140-летие поэта Александра Блока. 

***

Никита Швед

28 ноября сего года исполняется 140 лет со дня рождения Александра Александровича Блока и в связи с этим мне захотелось снова обратиться к наследию поэта. Мое внимание привлекло его, пожалуй, наиболее спорное произведение — поэма «Двенадцать». После поверхностного прочтения захотелось копнуть вглубь, и так родилась идея написания этого небольшого эссе.

Почему в последних строках поэмы «Двенадцать» появляется Христос? Он пришел к тем, кто оказался в опасности? К убитой девушке? Или к тем, кто ее убил? Последняя версия наиболее спорная и интересная, поэтому остановлюсь на ней. Допустим, Он пришел к патрулю убийц, но зачем? (Кстати, буду и в дальнейшем делать некоторые допущения для придания рассуждению большей стройности.) Количество людей в патруле равно числу апостолов. Христос пришел вести их за собой навстречу миру? Или Он пришел их остановить?

Чтобы ответить на эти предварительные вопросы, нужно снова сделать одно допущение. Мы должны допустить, что повествователем в поэме является Смерть. Конечно, мы допускаем это не без веских причин. Дело в том, что так называемые «песни смерти» — это целая традиция произведений европейской культуры, имеющая определенные жанровые особенности, которые можно обнаружить и в «Двенадцати».

Например, к произведениям такого жанра относится вокальный цикл «Песни и пляски смерти» М. П. Мусоргского, состоящий из четырех частей. Так, третья часть — «Трепак» имеет целый ряд сходных с поэмой черт, которые мы увидим в ходе разбора «Двенадцати».

Первое, что стоит отметить — в поэме Блока повествователем является не сам поэт. Этот прием не нов, в том же «Евгении Онегине» повествователем является не сам Пушкин. Поэтому нам важно связать первое допущение — о повествовании от лица Смерти — со стилем, в котором происходит это повествование. Стиль этот намеренно занижен, он выглядит заигрывающим и, в некотором смысле, дружелюбным. Это первый признак, по которому можно сравнить «Трепак» с поэмой. В «Трепаке» смерть обращается к пьяному мужику, заблудившему в лесу, как к лучшему другу, обхаживает его и заигрывает. Но цель ее всего одна — похоронить несчастного пьяницу под снегом. Нечто подобное мы видим и в блоковской поэме — повествователь говорит быстро и весело, он почти что пьян от своей веселости, произведение становится из-за этого похоже на сборник частушек, что только подчеркивается постоянными «охами» и вздохами.

- Завивает ветер
Белый снежок.
Под снежком — ледок.
Скользко, тяжко,
Всякий ходок
Скользит — ах, бедняжка!

Даже когда по сюжету поэмы происходит убийство молодой девушки, голос повествователя не мрачнеет, музыка, как бы играющая фоном и напоминающая балаган или ярмарку, не становится тише; стоит при этом учесть, что события происходят зимой в ночном городе, наполненном человеческим страхом от событий в стране и выстрелов на улице. И такое настроение не меняется большую часть поэмы, но к концу хохот стихает, обнажается совсем другое лицо как участников событий — патруля из двенадцати человек, так и рассказчика. Мы видим оскал торжествующей Смерти.

- В очи бьется
Красный флаг.

Раздается
Мерный шаг.

Теперь обратимся к четвертой части «Песен и плясок смерти» — «Полководцу». По сюжету песни Смерть на коне, объезжая поле битвы, принимает павших солдат в свое войско. Здесь она уже не танцует с пьяненьким мужичком как в «Трепаке», не поет частушек как в «Двенадцати», она уже получила свое и лишь пожинает плоды, как и в конце поэмы. Обратим внимание, что там она также отнимает игривый запал у патруля, и эти двенадцать порожденных революцией слепых детей идут, выставив винтовки навстречу всему миру, а смерть снова принимает парад обреченных, вокруг темно и тихо.

... И идут без имени святого
Все двенадцать — вдаль.
Ко всему готовы,
Ничего не жаль...

И тут мы слышим голос автора. Он появляется не впервые в поэме, но ранее это не так заметно; автор находится над миром поэмы и знает то, что не известно действующим лицам, одним из которых является и повествователь. Автор появляется, чтобы рассказать нам о том, Кого не увидели революционеры из-за темноты и вьюги. Они не увидели Христа.

... Так идут державным шагом —
Позади — голодный пес,
Впереди — с кровавым флагом,
И за вьюгой невидим,
И от пули невредим,
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз —
Впереди — Исус Христос.

Когда умирает старый человек, вместе с ним умирают и все, кого, кроме этого старика, никто не помнил. Ведь если не осталось от человека ни единого следа на Земле, и вспомнить его некому, разве можно сказать о таком человеке, что он есть, или, по крайней мере, был? Конечно, да; ведь есть Тот, кто смотрит на всех людей sub specie aeternitatis, и если некому больше вспомнить человека, то Он помнит его.

Сам Блок писал, что не знает, почему именно Христос оказался там, но точно уверен, что только Он там и мог оказаться. И я согласен с поэтом — никто, кроме Бога, не вспомнит нас, когда мы растворимся в бесконечной суете.

Итак, пришло время ответить на вопрос, заявленный в начале: к кому из действующих лиц пришел Христос? Думаю, ко всем. Все они оказались на балу, которым правит Смерть, и все они нуждались в Его приходе. Поэтому Он и пришел. Ибо Ему свойственно миловать и спасать. Свойственно помнить нас, когда больше помнить некому.